Журналюга - Страница 31

Лозовский с огромным трудом подавил желание взять Савика за шиворот и спустить с лестницы, придав ускорение мощным, от всей души, поджопником. Но он лишь молча, сонно посмотрел на него, закрыл дверь и вернулся в кабинет.

Через час выглянул. Савик сидел на ступеньке, привалясь плечом к лестничной ограде и обеими руками обнимая портфель, как беженец последнее свое имущество.

— Заходи, — разрешил Лозовский. — Раздевайся. Тихо, все спят. Бутылку принес?

Броверман с готовностью извлек из портфеля литровую бутыль виски «Джонни Уокер». Прихватив из кухни стаканы, Лозовский провел позднего гостя к себе, выпил, не чокнувшись с Броверманом, и приказал:

— Рассказывай.

Он предполагал, что свой пакет акций «Российского курьера» Савик продал АФК «Система», чтобы вытащить бабки из гибнущего дела. Все, однако, оказалось сложней. Бровермана поставили перед выбором: или он продает акции, или в «Курьере» начинают работать следователи из управления по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД Москвы. Дальше можно было не продолжать. Генералиссимус Суворов говорил, что любого армейского интенданта через три года можно за воровство расстреливать без суда. Точно так же можно было сажать любого финансового руководителя даже самого внешне законопослушного российского предприятия, будь то фирма, завод, газета, телестудия, магазин, издательство или больница. А за что и на сколько — это зависело от настроя следствия. Броверману дали понять, что настрой будет очень серьезным.

В свое время, задумывая «Российский курьер», Лозовский хотел сделать его финансы прозрачными. Броверман с цифрами в руках доказал, что в нем некому будет работать за те гроши, которые останутся на зарплату после вычета всех налогов, а про прибыть нужно забыть. Но сделать «Курьер» очень хотелось, и Лозовский поступил как истинно советский человек, для которого понятия «законно — незаконно» никогда не были равнозначны понятиям «морально — аморально», а естественным образом трансформировались в «прихватят — не прихватят».

Его взбеленило не то, что Броверман продал свои акции «Курьера» АФК «Система». Он имел на это полное право. Так что сам его поступок не был предательством. Трусливым и от этого еще более подлым предательством было то, что он ничего не сказал об этом Лозовскому, помешав тем самым предпринять контрмеры и поставив партнера в позорно беспомощное положение в переговорах с представителем АФК «Система». При воспоминании о пережитом унижении на длинном и как бы слегка заспанном лице Лозовского вспыхивали красные пятна, как от пощечин.

— Почему ты ничего мне не сказал? — негромко, сдерживая себя, спросил он. — Почему, твою мать, ты ничего мне не сказал?

— А что бы ты сделал? — вяло отозвался Савик. — Заложил бы свои акции «Из рук в руки» и выкупил блокирующий пакет «Курьера»?

— Да! Это бы я и сделал! И ни одна блядь не смогла бы нам диктовать свои условия!

Броверман выпил, потянулся закурить, но вспомнил, что дома у Лозовского не курят, и с сожалением убрал сигареты.

— Чем, по-твоему, мы с тобой занимаемся? — спросил он. — Делаем газету? Нет, Володя. Газету мы делаем или ботинки — второй вопрос. Главное — мы занимаемся бизнесом. А в бизнесе самому себе врать нельзя. Ты знаешь правду. Нашему бизнесу приходят кранты — вот в чем правда.

— А кто в этом виноват — сказать?

— Ну да, Броверман виноват, а кто же еще? Накололся на ГКО, жадность фраера сгубила, — с саркастической усмешкой покивал Савик и перешел в наступление с неожиданной, неприятно поразившей Лозовского злобой. — Мы делаем «Курьер» пять лет. За это время мы свои бабки отбили? Отбили. Поднялись? Поднялись. Наши журналисты дивиденды по три годовых оклада получали? Получали. Откуда брались эти бабки? От ГКО! Четыреста процентов годовых — вот сколько давали ГКО! И никто мне тогда почему-то не говорил: «Что ты делаешь, Савик, это же пирамида!» Да, прокололся, не рассчитал. Но без риска наживают три копейки на рубль!.. Броверман виноват! — раздраженно повторил Савик. — А ты? Главным редактором он стать, видите ли, не пожелал. Такой скромняга! Да никакой ты не скромняга, а тунеядец и пофигист! Я ужом кручусь, хожу под целой главой Уголовного кодекса, а он лежит на диване, плюет в потолок и занимается творчеством. А потом удивляется: почему это «Российский курьер» оказался в жопе? Потому и оказался!

— Хватит! — оборвал Лозовский. — Я спросил тебя не о том!

— Ладно, проехали. Сейчас нужно думать не кто виноват, а что делать. Спасти нас может только крупный инвестор. И он пришел, сам. Московская мэрия — очень крупный инвестор. И они не просто согласны дать нам бабки. Они рвутся их дать, козни строят, шантажируют бедного еврея Бровермана: только возьмите у нас бабки! А мы что — в позу встанем? Поэтому я тебе ничего и не рассказал.

— Ты знаешь, за что нам дадут бабки, — хмуро напомнил Лозовский.

— Ой, только не надо про свободу слова, не надо! — взмолился Броверман. — Вспомни, чем ты занимался всю жизнь. Вспомни, вспомни! Сейчас у тебя этой свободы хоть залейся! Ну, не лягнешь лишний раз Примакова и Лужкова — убудет тебя? Их и без нас есть кому лягать. Нам нужно сохранить «Курьер» — вот что сейчас главное!

— «Курьер», который будет лежать под Примаковым и Лужковым, никому не нужен!

— Не обобщай. Тебе не нужен. А о редакции ты подумал? О людях, которых ты сам затащил в «Курьер»? Куда они денутся? Везде сокращения. А у них семьи. О них ты подумал?

— А о чем я сегодня весь вечер думаю? — огрызнулся Лозовский.