«„Самотлор“ — не просто географическое название. Это веха в нашей истории. Такая же яркая, как затертые от назойливого повторения, но не утратившие от этого своего значения Днепрогэс, Магнитка, целина, БАМ.
„Самотлор“ — это имя победы.
Я на всю жизнь запомнил день, когда там ударил первый нефтяной фонтан. Отец, буровой мастер, взял меня с собой на точку. На рассвете меня разбудил необычный шум. Я выскочил из балка и увидел, что все бегут к буровой, из которой на пятидесятиметровую высоту хлещет толстая черная струя и обрушивается на землю, заливает трапы, насосы, штабеля труб, землю с золотыми карликовыми березами, делает все черным и жирным. И люди не прячутся, а подставляют руки под летящую сверху нефть, кричат, хохочут, мажут ею лица, себе и другим. Они были как дети. Они радовались, как дети. Они были счастливы.
Я часто вспоминал этот день. Особенно в Афганистане, где служил в составе ограниченного контингента советских войск, выполнявших интернациональный долг. Не хочу казаться умным задним числом. Не стану утверждать, что мы понимали, что оказались заложниками бездарной политики кремлевских маразматиков. Но сомнения возникали. И тогда я вспоминал первую нефть Самотлора. Я думал: может быть, мы все-таки недаром воюем здесь, среди диких хребтов и дикого, ненавидящего нас народа? Мне хотелось верить, что мы защищаем здесь жизнь, которая стоит того, чтобы ее защищать — ту жизнь, в которой люди могут быть беспредельно счастливы только от того, что из земли ударила нефть. Так, как были счастливы эти суровые, огромные, как казалось тогда мне, десятилетнему школьнику, буровики в касках, в огромных резиновых сапогах и в огромных брезентовых спецовках.
Откуда-то налетели вертолеты, подкатили вездеходы, люди бежали к буровой, тянули руки к нефти. Скоро образовалась толпа человек в двести с черными лицами и белыми, как у негров, зубами. А потом на крышу вездехода взобрался какой-то человек и сказал:
— Ребята, это наша первая нефть. Ее еще будет много.
Первой уже не будет.
Больше он ничего не сказал. Он не смог ничего сказать.
Он плакал.
Это был Борис Федорович Христич, встречи с которым я теперь с волнением ожидаю. И я уже знаю первый вопрос, который ему задам:
— Борис Федорович, вы помните тот день?
Мог ли он предположить тогда, что эта первая нефть Самотлора станет роковой отметиной в его судьбе, что впереди у него долгие годы борьбы за разумное, хозяйское отношение к национальному богатству России. В борьбе этой было мало побед и много поражений, а итог всегда один: победитель не получает ничего…»
«Николай Степанович, это хороший эпизод, но почему Вы завершаете его на такой драматической ноте? За участие в открытии и освоении Самотлора Борис Федорович был удостоен всех наград, какие только возможны. Он получил Ленинскую премию, стал Героем Социалистического Труда, был переведен в Москву и назначен директором крупного научно-исследовательского института. И в конечном счете добился возрождения Самотлора. Да, не сразу. Да, только сейчас. Да, пока лишь в сравнительно небольших масштабах компании „Нюда-нефть“. Но разве это умаляет его успех?»
«Новые времена застали Бориса Федоровича в Канаде, где он был главным экспертом корпорации „Канадиен стандарт ойл“, ведущей нефтедобычу в провинции Альберта. Его огромный опыт, не востребованный в СССР, здесь был по достоинству оценен. У него было все: дом в престижном районе Калгари, высокие гонорары, уважение руководства корпорации и коллег. Жить бы ему и жить, но болела в нем, как рана, Россия.
И однажды случайная встреча на международной конференции нефтяников в Монреале с российским предпринимателем Геннадием Сергеевичем Кольцовым, президентом межрегиональной холдинговой компании ОАО „Союз“, вновь круто повернула его судьбу…»
«Это не совсем верно. Вероятно, я плохо рассказал о той встрече, или вы невнимательно меня слушали.
Моя встреча с Борисом Федоровичем была случайной для него, но не для меня. В Монреаль я полетел только потому, что увидел в программе конференции доклад Христича. Скажу больше. Лишь после того, как Борис Федорович дал принципиальное согласие вернуться в Тюмень, я принял решение купить контрольный пакет акций „Нюда-нефти“».
«Второй вопрос, который я задам Христичу, будет таким — Борис Федорович, вы долго сомневались, прежде чем сказали Кольцову „да“?..»
«На это могу ответить я. „Сомневался“ — не то слово. Он подверг меня напряженному допросу. Два дня мы ходили по аллеям Гринфилд-Парка и набережной реки Святого Лаврентия и говорили. Бориса Федоровича не интересовали условия оплаты. Его интересовала программа, которую я был намерен реализовать».
«Чем же соблазнил российский предприниматель этого много пожившего и много пережившего человека, знавшего в жизни все — и взлет побед, и горечь поражений?..»
«Не соблазнил — заинтересовал».
«С президентом ОАО „Союз“ Геннадием Сергеевичем Кольцовым я беседую в старинном особняке в центре Тюмени.
Кольцову сорок лет. Родители его приехали в Западную Сибирь в начале 60-х годов по комсомольским путевкам, здесь познакомились и поженились. Так что своим появлением на свет он обязан, по собственному его замечанию, патриотическому порыву советской молодежи.